“CROTALUS”
(RATTLESNAKE BAR. SIERRAS) No life in earth, or air, or sky;
The sunbeams, broken silently,
On the bared rocks around me lie,—
Cold rocks with half-warmed lichens scarred,
And scales of moss; and scarce a yard
Away, one long strip, yellow-barred.
Lost in a cleft! `Tis but a stride
To reach it, thrust its roots aside,
And lift it on thy stick astride!
Yet stay! That moment is thy grace!
For round thee, thrilling air and space,
A chattering terror fills the place!
A sound as of dry bones that stir
In the dead Valley! By yon fir
The locust stops its noonday whir!
The wild bird hears; smote with the sound,
As if by bullet brought to ground,
On broken wing, dips, wheeling round!
The hare, transfixed, with trembling lip,
Halts, breathless, on pulsating hip,
And palsied tread, and heels that slip.
Enough, old friend!—`tis thou. Forget
My heedless foot, nor longer fret
The peace with thy grim castanet!
I know thee! Yes! Thou mayst forego
That lifted crest; the measured blow
Beyond which thy pride scorns to go,
Or yet retract! For me no spell
Lights those slit orbs, where, some think, dwell
Machicolated fires of hell!
I only know thee humble, bold,
Haughty, with miseries untold,
And the old Curse that left thee cold,
And drove thee ever to the sun,
On blistering rocks; nor made thee shun
Our cabin`s hearth, when day was done,
And the spent ashes warmed thee best;
We knew thee,—silent, joyless guest
Of our rude ingle. E`en thy quest
Of the rare milk-bowl seemed to be
Naught but a brother`s poverty,
And Spartan taste that kept thee free
From lust and rapine. Thou! whose fame
Searchest the grass with tongue of flame,
Making all creatures seem thy game;
When the whole woods before thee run,
Asked but—when all was said and done—
To lie, untrodden, in the sun! | «CROTALUS»*
(Владенья гремучника. Сьерры) Нигде нет жизни никакой,
Лишь солнце, тени и покой.
Коснувшись голых скал рукой,
Лишайник вижу у камней,
А в ярде — лента у корней,
Полоски жёлтые на ней.
Он там, в расселине! Шагнуть
Подальше, корни отогнуть,
Его на палке изогнуть!
Как ты изящен в этот миг!
Трещащий ужас напрямик
Волнуя всё — везде проник.
Звук, словно от костей сухих
В Долине смерти! Среди пихт
Шум крыльев саранчи утих.
Журавль, у звука в кабале,
Как сбитый пулей, по земле
Ползёт на сломанном крыле.
Зайчонок встал, губой дрожа,
Ошеломлённый, чуть дыша,
Трясётся, в пятках вся душа.
Стоп, старина! Уже здесь нет
Моей ноги, не мучай вслед
Мир звуком злобных кастаньет!
Сдержать ты можешь гребень свой;
Удар рассчитан роковой, —
Ты без него не горд собой.
Но стой! Не зачарует взгляд
Из щелей глаз твоих, то ад
Огни метает, говорят!
Надменен ты, но прост и смел,
Нести всем беды твой удел,
Ты проклят — кровью охладел;
И потому под солнцем, наг,
На скалах ты, или же очаг
Наш выбрав, лишь густеет мрак,
В золе нагретой весь блажен;
Гость молчаливый этих стен,
Ты ищешь, грустный, у пламен,
Как нищий кружку молока,
И жизнь спартанская пока
Тебе без грабежа близка.
Ты! Слава чья — скользить меж трав
С горящим языком, избрав
Живое для своих забав;
Когда бегут все твари вспять,
И всё закончено — опять
На солнце просишь полежать!
*Скальный гремучник (Crotalus lepidus lepidus).
Перевод А. Лукьянова |
