DOLLY VARDEN Dear Dolly! who does not recall
The thrilling page that pictured all
Those charms that held our sense in thrall
Just as the artist caught her,—
As down that English lane she tripped,
In bowered chintz, hat sideways tipped,
Trim-bodiced, bright-eyed, roguish-lipped,—
The locksmith's pretty daughter?
Sweet fragment of the Master's art!
O simple faith! O rustic heart!
O maid that hath no counterpart
In life's dry, dog-eared pages!
Where shall we find thy like? Ah, stay!
Methinks I saw her yesterday
In chintz that flowered, as one might say,
Perennial for ages.
Her father's modest cot was stone,
Five stories high; in style and tone
Composite, and, I frankly own,
Within its walls revealing
Some certain novel, strange ideas:
A Gothic door with Roman piers,
And floors removed some thousand years,
From their Pompeian ceiling.
The small salon where she received
Was Louis Quatorze, and relieved
By Chinese cabinets, conceived
Grotesquely by the heathen;
The sofas were a classic sight,—
The Roman bench (sedilia hight);
The chairs were French in gold and white,
And one Elizabethan.
And she, the goddess of that shrine,
Two ringed fingers placed in mine,—
The stones were many carats fine,
And of the purest water,—
Then dropped a curtsy, far enough
To fairly fill her cretonne puff
And show the petticoat's rich stuff
That her fond parent bought her.
Her speech was simple as her dress,—
Not French the more, but English less,
She loved; yet sometimes, I confess,
I scarce could comprehend her.
Her manners were quite far from shy.
There was a quiet in her eye
Appalling to the Hugh who'd try
With rudeness to offend her.
“But whence,” I cried, “this masquerade?
Some figure for to-night's charade,
A Watteau shepherdess or maid?”
She smiled and begged my pardon:
“Why, surely you must know the name,—
That woman who was Shakespeare's flame
Or Byron's,—well, it's all the same:
Why, Lord! I'm Dolly Varden!” | Долли Варден О, Долли! Разве кто забыл
Чар этих блеск, что нас пленил?
Тот миг её изобразил,
Как живописец, чётко, —
Со шляпкой набок, ясный взгляд,
Летит по улочке каскад
Из ситца, ротик плутоват, —
Дочь слесаря, красотку!
О, дева — «мастера» портрет!
О честь! О верности обет!
Подобной в книге жизни нет
На загнутых страницах!
И с кем тебя сравнить нам! Ах!
Её я видел в двух шагах
Вчера в невянущих цветках
Взлетающего ситца.
Из камня — скромный отчий дом,
Пять этажей высоких в нём;
Вкус и изящество кругом,
Но странный взгляд житейский: —
Колонн античных частокол
И дверь готическая в холл, —
Столетья разделяют пол
И потолок «помпейский».
Салон, где правила она,
В «версальском стиле», и стена
Китайских шкафчиков, смешна
Смесь варварская эта;
Диваны — «классика», друзья, —
(Sedilia — римская скамья);
Стул, средь «ампирных», вижу я
Времён Елизаветы.
Богиня в храме, так мила,
Мне руку в кольцах подала, —
В камнях каратам нет числа,
И все воды чистейшей, —
Присела низко, чтоб пышней
Казались буфы, и видней
Роскошных юбок ткань, что ей
Купил отец добрейший.
Как платье прост и речи строй, —
Французский, свой язык второй,
Она любила, и порой
Не понимал я что-то.
Сказать, она стыдлива, вздор!
Её спокойный, гордый взор
Выносит Хьюго приговор
За грубость анекдота.
Спросил я: «Что за маскарад?
Костюм для фарса и шарад,
Ватто пастушеский наряд?»
Она смеётся: «Ой, ли!
Должны Вы знать её, mon sire, —
Пылал к ней страстью сам Шекспир,
Иль Байрон, — то один кумир:
Я, Долли Варден! Долли!» Перевод А. Лукьянова |
