has not altered; -
a place as kind as it is green,
the greenest place I've never seen.
Every name is a tune.
Denunciations do not affect
the culprit; nor blows, but it
is torture to him to not be spoken to.
They're natural -
the coat, like Venus
mantle lined with stars,
buttoned dose at the neck-the sleeves new from disuse
If in Ireland
they play the harp backward at need,
and gather at midday the seed
of the fern, eluding
their “giants all covered with iron,” might
there be fern seed for unlearn
ing obduracy and for reinstating
the enchantment?
Hindered с haracters
seldom have mothers
in Irish stories, but they all have grandmothers.
It was Irish;
a match not a marriage was made
when my great grandmother'd said
with native genius for
disunion, “Although your suitor be
perfection, one objection
is enough; he is not
Irish.” Outwitting
the fairies, befriending the furies,
whoever again
and again says: “I'll never give in,” never sees
that you're not free
until you've been made captive by
supreme belief-credulity
you say? When large dainty
fingers tremblingly divide the wings
of the fly for mid-July
with a needle and wrap it with peacock tail,
or tie wool and
buzzard's wing, their pride,
like the enchanter's
is in care, not madness. Concurring hands divide
flax for damask
that when bleached by Irish weather
has the silvered chamois-leather
water-tightness of a
skin. Twisted tores and gold new moon-shaped
lunulae aren't jewelry
like the purple-coral fuchsia-tree's. Eire -
the guillemot
so neat and the hen
of the heath and the
linnet spinet-sweet-bespeak relentlessness? Then
they are to me
like enchanted Earl Gerald who
changed himself into a stag, to
a great green-eyed cat of
the mountain. Discommodity makes
them invisible; they've dis-
appeared. The Irish say your trouble is their
irouble and your
joy their joy? I wish
I could believe it;
I am troubled, I'm dissatisfied, I'm Irish.
все та же;
приветлива и чудо как зелена,
зеленее, клянусь, не бывает страна.
Что ни имя, то песня, без исключенья.
Разоблаченья от преступников
отскакивают, как мячи; и удары тоже;
но упаси тебя боже обидеть преступника невниманьем.
Ирландцы — дети природы:
плащи-как накидка
венерина, оторочена звездами, на шее
заастегнута глухо, с иголочки новые рукава.
Если в Ирландии вправду
на арфе, бывает, играют вспять
и папоротниковых семян набрать
в полдень бегут, чтоб задобрить впрок
«титантов в броне с головы до ног»,
неужто семян не найдется, чтоб
отучить от упрямства, а волшебству
вернуть права?
Недотепы и горемыки
в ирландских легендах обходятся без матерей
преспокойно, но без бабушек-ни за что.
Эпизодик в ирландском духе:
пара осталась без брачных уз,
когда прапрабабка моя, любой союз
крушившая в пух с мастерством
врожденным, изрекла: «Жених выше похвал,
без сомненья, есть возраженье
единственное: он не
ирландец». Кто фей
перехитрит, ведьм дружить уговорит,
кто продолжает орать
опять и опять: «Не уступлю!», тому не понять,
что с вободным бывает тот,
кто в плен добровольный идет
к безграничной вере, пусть циник зовет
ее наивностью. Быстрые длинные пальцы
расправляют с трепетом бабочке крылья
в летний зной тончайшей иглой
и шалея дрожат над павлиньим хвостом,
мелькнув, зацепляют шерстинкой
за крылышко ястреба — это гордыня
хорохорится ныне, как в колдунах,
не безумие вовсе. Искусные руки не всуе
лен для камчатного полотна треплют —
выбеленное ирландской погодой холодной,
оно неподвластно стихии водной,
как серебристая замша, как живая кожа.
Бусинки витые, полумесяцем вьгнутые, золотые
выемки разве сравнятся
с висюльками фуксии пурпурно-коралловыми?
О Эйре, ужели кайра-танцорка
и тетерка и коноплянка-певица,
чей серебрится голос, как звук клавесина,
ужель знаменуют упорство милейшие птицы?
Значит, выходит такая картина:
они — заколдованный Джеральд, который спроста
превращался в оленя или в громадного кота
зеленоокого. Ввиду житейских неудобств
они невидимками стали, на земле
им жизни нет. Ирландцы твердят: «Ваша печаль —
нам в печаль, а ваша радость —
в радость и нам». Мне бы хотелось
в это поверить хоть частью ума.
Я в печали, уйму раздраженье едка ли, я ведь
ирландка сама.
Перевод А. Ларина
